Jaques Ridges Star, фото Livanich Liv и из архива автора
Очень часто мы воспринимаем людей лишь с позиции их профессиональной деятельности. Возможно, в этом кроются причины многих сложностей в общении. Ну а судьи первыми попадают в поле зрения владельцев и хендлеров, ведь их оценивают, прежде всего, как профессионалов. Это, в общем-то, правильно, но не совсем справедливо. Отношение к экспертам как к личностям многогранным, интересным и по-своему самобытным во многом объяснило бы нам, собаководам, их манеру оценки собаки, их пристрастия и предпочтения. В конце концов, раскрыло бы нам с самых неожиданных сторон тех, с кем мы встречаемся иногда чаще, чем с членами нашей семьи. Сегодня в гостях у журнала известный эксперт-оллраундер, человек с богатой биографией, завзятый рассказчик и интеллектуал – Мстислав Александрович Поливанов.
– Мстислав Александрович, кто в Вашей жизни появился раньше – лошади или собаки? И когда перекинулся мостик между этими двумя увлечениями?
– Интерес к лошадям и собакам появился в раннем детстве, когда любимыми игрушками были лошади. До сих пор помню клички, которые им давал. На Гвидоне я мог сидеть и даже ездить, так как он был на колесиках. Кобчик был серым в яблоках, а Боярин – как модель владимирского тяжеловоза. Мое общение началось раньше с собаками, а вот серьезное изучение и, если хотите, путь в профессиональную деятельность – с лошадей. Мои учителя в кинологии – Евгений Яковлевич Степанов и Елена Николаевна Орловская – говорили, что, выходя в ринг, ты должен быть профессионалом, иначе нельзя. В конном деле критерии те же.
– Расскажите о своей юности. Какие книги сформировали Ваше мировоззрение, а какие увлечения закаляли характер?
– Меня воспитывали в традициях российского дворянства. Наибольшую роль в формировании моего мировоззрения, моих вкусов и увлечений сыграла бабушка Татьяна Николаевна Верховская. Именно ее веское и безапелляционное мнение, что в семье должна быть собака, во многом определило мою судьбу. Интересно, что мои вкусы и пристрастия оказались такими же, как у ее любимого брата Владимира, имевшего небольшой конный завод, собак и интерес к деревянному зодчеству. Писать и читать я научился рано, и на собеседовании при поступления в школу директор сказал, что мне нечего делать в первом классе, и сразу зачислил во второй. С четырех лет со мной занималась английским языком преподавательница, для которой этот язык долгое время был основным. Книги раннего детства – это народные сказки, произведения всемирно известных писателей-сказочников: Андерсена, братьев Гримм, Перро. Позднее – Жюль Верн, Дюма, повести и поэмы Пушкина, Лермонтова. По образованию я физик, окончил физфак Казанского государственного университета. Учился весьма прилично. Физическое образование дало мне очень много. В первую очередь оно развивает мышление, логику и умение выявить причину и следствие. Но по прошествии лет, где-то к сорока годам, я для себя понял, что литература и история – это важнейшие предметы в школе. Мне повезло с учителями и в школе, и в университете, и в кинологи, и в конном деле. Мудрые родители не изолировали меня от общения во дворе, и я был полноправным членом дворового сообщества.
– Советский фильм «Джульбарс» режиссера Владимира Шнейдерова, известен, пожалуй, каждому собаководу в нашей стране. На многих эта картина оказала большое влияние как при выборе породы собаки, так и своего призвания. Правда, что в создании этой киноленты принимал участие Ваш родственник?
– Кинофильм «Джульбарс» был, на мой взгляд, знаковым в жизни многих поколений молодых людей, и не только мальчишек. Впервые в истории отечественного кинематографа одним из героев стала собака. Позднее появился еще один знаковый фильм, и, не побоюсь сказать, шедевр – «Ко мне, Мухтар!» – с незабываемым Юрием Владимировичем Никулиным. Но в создании фильма «Джульбарс» в качестве соавтора сценария и ассистента режиссера действительно выступил мой родственник Николай Михайлович Верховский – кинорежиссер, актер и сценарист. Он погиб, защищая Москву в декабре 1941 года. В моей родословной два дворянских рода – Поливановых, берущий начало с 1376 года, и Верховских, сведения о котором датируются с 1609 года. По материнской линии Поливановы восходят к роду князей Серебряных.
– С чего началась Ваша карьера в конном мире?
– В 20 лет я получил удостоверение судьи Казанского ипподрома, а в 22 года стал главным судьей. Это было очень высокое доверие для меня. Назначение одобрили мэтр иппологии В. В. Хлюпин, а также руководители хозяйств, бригадиры, тренеры отделений. А сам ипподром на тот момент имел более чем 100-летнюю историю, был 8-кратным обладателем Кубка Поволжья и трех всесоюзных рекордов. Собственно, вот так городской юноша без всяких связей в верхах и конном мире стал судьей в профессиональном спорте, которым тогда были бега и скачки. Сейчас у меня звание судьи Всероссийской категории по бегам и скачкам на ипподроме. Также с 2004 года я являюсь главным редактором журнала «Аргамак» и одним из его учредителей.
– А в какой период времени Вы попали в кинологическое судейство?
– Наш клуб служебного собаководства существовал благодаря титаническому и бескорыстному труду Елены Ефимовны Чугуновой. Как-то она попросила меня заполнить таблицу плана разведения, потом бланк родословной. На тот момент я уже хорошо ориентировался в племенных документах по коневодству, поэтому сделал быстро и правильно. Далее стал регулярно помогать, включился в обследование пометов. Потом окончил курсы инструкторов и судей и получил звание судьи третьей категории. Более 20 лет был председателем Совета клуба. Большинство моих коллег по университету приобретали опыт руководящей работы в комсомольском активе и парторганизациях. Я же не был в активе, не был в партии, а опыт набрал в профессиональном спорте и собаководстве. На сегодняшний день я уже 27-й год деканствую и являюсь почетным работником высшей школы России. Так что мой опыт, можно сказать, был со знаком «плюс».
– Помимо профессорской деятельности, увлечения лошадьми и собаками и различной организационной работы в Вашей жизни большую роль играл и, возможно, продолжает играть спорт, а конкретно баскетбол. Как долго Вы выступали, на какой позиции и что дал Вам баскетбол?
– В моем поколении было неприлично не заниматься спортом. Я быстро вырос: в 16 лет во мне было уже 190 сантиметров, а в 18 – уже 94. Таким образом, выбор вида спорта был практически предопределен. А поскольку я неплохо бегал и волейбол нравился мне меньше, то выбор пал на баскетбол. В те годы был дефицит высокорослых, и тебя априори ставили в центр, на сленге тех лет – «на столба». В зонной защите я играл справа, и даже неплохо получалось. На клубном уровне играл долго, сначала за предшественника «Уникса», затем за «Технологический университет». Играл до 53 лет на первенствах и чемпионатах города, спартакиадах вузов и ветеранов. Были победы и призовые места. Однозначно спорт укрепил меня физически. Вообще, мою семью нельзя было назвать спортивной. Правда, моя мама закончила Вагановское хореографическое училище и довольно долго служила в труппе театра оперы и балета. Балетная подготовка требует не меньших затрат, чем спорт, поэтому она все хорошо понимала и поощряла мои занятия. Впоследствии мама перешла работать на кафедру иностранных языков мединститута, поскольку к тому времени закончила институт иностранных языков, ведь балетная карьера, как правило, завершается рано. Мог ли я играть лучше? Наверное, да. Но у меня на первом месте уже были лошади. В то же время я был долгое время связан с баскетболом, поскольку многие студентки факультета, где я работаю деканом, играли в команде высшей лиги «Технологический университет».
– Какой след в Вашей оценке собак оставило увлечение лошадьми? Проводите ли Вы во время экспертизы параллели в движениях, экстерьере, или психике этих животных?
– Безусловно, «рысачный» опыт очень помогает. Это очень важно, когда чувствуешь все нюансы. Хрестоматийная основа учения об экстерьере родом из коневодства. В обсуждении экстерьера я с полуслова понимал и понимаю тех, кто профессионально знает конное дело. Так было с замечательным Тибором Броди, так сейчас с академиком С. П. Князевым. Между породами лошадей и собак можно проводить параллели по разным критериям, хотя и далеко не всегда. Наиболее очевидны для меня афганская борзая и ахалтекинец, доберман и чистокровная английская верховая.
– Сегодня лошади – это увлечение, хобби. На них не распахивают поля, не сражаются на поле брани. Пожалуй, остались лишь спортивные состязания. Ждет ли собак такая же судьба? Или служебное собаководство будет востребовано всегда?
– Сложный вопрос. Тут важно учитывать российские особенности. В 20–30-е годы разведение собак в нашей стране было отдано в частные руки. Для этого создали систему клубов служебного собаководства. С той поры собаки служебных пород востребованы и различными службами, и силовикам. Коневодство же только с 90-х годов стало возвращаться в частные руки. Это неизбежный процесс, но с гораздо большим числом опасных подводных камней, чем это было в кинологии. Кавалерии не существует с начала 50-х годов прошлого века, транспортное использование лошадей повсеместно сокращается. В мире отчетливо доминирует спортивное направление развития конного дела, как и частично в собаководстве. Однако все виды спорта придуманы человеком. Многие из них утратили прикладное значение, а иные изначально его не имели. Поэтому многое держится исключительно на традициях. Но чтобы так продолжалось, нужны носители традиций. В России есть такие люди, например Алла Михайловна Ползунова (Президент Ассоциации рысистого конезаводства «Содружество», основатель Клуба любителей рысистого спорта, бригадир отделения Центрального московского ипподрома, и руководитель Московской школы наездников. – Примеч. ред.). Я глубоко убежден, что пренебрежение традициями наносит вред и коневодству, и собаководству. Направление развития породы определяют люди, их квалификация, и профессионализм.
– Но ведь уже существует некое деление разведения по предназначению…
– Верно, в российском сообществе владельцев немецких овчарок не утихает тема противостояния шоу- и рабочего разведения. Уже в ходу сленговая аббревиатура ШР (шоу-разведение) и РР (рабочее разведение). Вероятно, в российской обывательской трактовке смысловая нагрузка слова «шоу» носит несколько ироничный характер. Лично я не приемлю термин «шоу-разведение» применительно к служебным породам. Иначе нам придется забыть все идеи и правила Макса фон Штефаница.
Поэтому термин «традиции» надо понимать шире, а не как что-то из ретро. Полагаю, для того чтобы разбираться в современном российском коневодстве и коннозаводстве, нужно прочитать замечательные книги и мемуары Я. И. Бутовича (коннозаводчик, организатор одного из лучших конезаводов страны, общественный деятель, автор ряда трудов по племенному коневодству, коллекционер и создатель единственного в мире частного музея «Лошади» – Примеч. ред.). Честь и хвала тем, кто сохранил рукопись и издал ее.
– С каждый годом от рядовых собаководов все чаще можно услышать мнение, что выставки превратились исключительно в шоу. Что они более не зоотехническое мероприятие, из-за чего многие породы только страдают, теряя рабочие качества в угоду экстерьеру. Опираясь на свой колоссальный опыт в судействе на протяжении многих десятилетий, можете ли Вы согласиться, что это действительно так?
– Опасения, что выставки стали исключительно шоу, а не зооинженерным мероприятием, высказываются со времен введения в программу титулов BIS, BOG, BIG, BOB и т.д. По моему мнению, часть наших собаководов все еще не поняли, что мы существуем внутри мировой индустрии кинологии, и в ней есть свои правила игры. Помнится, как фыркали на всякие заключительные конкурсы, когда они только появились. Но кто помнит, как ранее, в относительно недавние времена, проходило закрытие выставки? Зрителей нет, торопливо спускается флаг, и… Не будем о грустном. А ведь если нет кульминации, нет заключительного аккорда, то теряется вся событийность.
Если же говорить о выставках именно как зоотехническом мероприятии, важно, как себя позиционирует эксперт. Если он готовится к судейству, изучает породы, их состояние в стране и мире, то в ринге будет атмосфера науки кинологии. К счастью, мои коллеги, с кем я постоянно общаюсь, именно такие – повышающие квалификацию судьи. Если нет возможности делать это вживую, можно совершенствовать свои знания с помощью вебинаров. Не должны стоять в стороне и комиссии РКФ и НКП. Вопрос квалификации и актуальности данных тем важен для всех участников. Нужны дискуссии по важным вопросам. Интересным было бы профессиональное обсуждение тем о массовом спорте, о подготовке тренеров и инструкторов, о сохранении культуры охоты с собакой. Все это позволит выставкам оставаться зоотехническим мероприятием, быть зрелищным шоу и работать на благо той или иной породы, а не во вред ей.
– Можно как-то сравнить выставки в самом начале Вашей карьеры судьи и сейчас?
– Современные выставки очевидно более интересны. Сейчас просто несравнимо большее количество пород, улучшилась подготовка собак, выросло качество организации и оформления мероприятий. Вырос и профессионализм заводчиков и судей. Успехи наших заводчиков общеизвестны и многократно доказаны на всех чемпионатах. Конечно, у читателей могут быть возражения по части судей, и я готов их выслушать, но среди молодых экспертов мне известны талантливые, глубоко изучающие кинологию люди. И в абсолютном количестве их никак не меньше, чем 20–30 лет назад.
– Как бы Вы сравнили собаководство и коневодство?
– В коневодстве ведущие селекционеры и тренеры имеют лучшую фундаментальную подготовку. Во многом это достигнуто за счет более качественной практики. Их знания более систематизированы, они сильнее в обоснованиях, в прогнозировании, во владении методологией. Собаководы сильны пассионарностью, умением быстро выйти на международный уровень. Конечно, надо понимать, что в этой части сравнивать конников и собаководов нет смысла, поскольку затраты и критерии оценки разные. В кинологии сохраняется востребованность в высококлассных заводчиках. В то время как в современном российском коннозаводстве талантливые селекционеры, к моему большому сожалению, скоро востребованы не будут. Также коневоды сильно отстают в рекламе в части проведения шоу и придании мероприятию общей значимости. А вообще, собаководы как общество более открытое и более демократичное, нежели конное сообщество.
– Какие качества Вы больше всего цените в людях, а какие в собаках?
– В человеке я более всего ценю доброту, профессионализм и ответственность. В собаках для меня важны интеллект, преданность и способность понимать друг друга.
– В Вашей жизни наверняка было много собак, расскажите, пожалуйста, о них. Какая была самой первой?
– Моей первой собакой была западносибирская лайка Снежок, который прожил 12 лет. Но поскольку я не охотник, то следующей собакой была восточноевропейская овчарка Вегар. Он был потрясающе преданным и знал 96 команд и руководств к действию. Причем все его однопометники отличались этими качествами – преданностью и чрезвычайно высокой способностью к обучению. С Вегаром мы много ходили в клуб и на дрессплощадку. У нас с ним сложился своеобразный тандем в процессе дрессировки: мы обучались друг у друга. Возможно, это прозвучит пафосно, но именно его интеллект сподвиг меня стать кинологом. После у меня также были овчарки, в частности немецкая овчарка АРКО Ф. РОЗЕНШТОК. Он попал к нам в возрасте трех лет. Арко вырос в хорошей семье, но в силу обстоятельств ему приходилось менять хозяев. С первого дня в нашем доме он показал, что хочет жить с нами. Три месяца он старался как можно быстрее прийти с прогулки домой, видимо опасаясь чего-то. А когда понял, что это его дом навсегда, все прошло. Арко так и прожил с нами до 13 лет.
– А кто живет в Вашей семье сейчас?
– Сейчас у нас ризеншнауцеры. Так сложилось, что 23 декабря 1991 года Маргарита Писаревская подарила мне первого ризеншнауцера Хоттабыча, сказав при этом, что это будет словно бальзам на нашу душу. Так оно и случилось, и с тех пор в моей семье эта порода. Все наши ризеншнауцеры – Хоттабыч, Веточка, Тахо и ныне живущие Вишенка и Бубенчик – просто выше всяких похвал.
– У Вас всегда были только породистые собаки?
– Нет, не только. Жили у нас и дворняги, подобранные на улице или подкинутые к дверям дома. В нашем доме вообще благоприятная обстановка для всех собак.
– Но все же, можете Вы выделить любимые породы?
– Все породы любимые. Иначе судья отвечать не должен. Безусловно, судья не может одинаково хорошо знать все породы, но должен стремиться к этому, поскольку это необходимое условие для профессионала. А вот выбор породы для себя – это совершенно другое дело.
– Помимо собак Вы еще держали и лошадей?
– К сожалению, свою лошадь завести не удалось. Но на ипподроме, безусловно, были любимцы, с которыми удавалось установить контакт и тот уровень общения и понимания, как это происходит с собаками. Это были русские рысаки Восторг, Резвая, Плот, и особенно можно отметить рысака Талон. В общении он был очень похож на ризеншнауцера.
– При таком разнообразии Вашей деятельности, работы и увлечений остается ли в Вашей жизни время на что-либо еще, не связанное с животными?
– Благодаря сыну Ярославу, кандидату исторических наук, я начал изучать историю. Также хотелось бы возобновить посещения Концертного зала Консерватории и вернуться к полноценному чтению, отказавшись от чтива на ночь.
– Каждый человек с детства знаком с выражением «Собака – друг человека». А кто, на Ваш взгляд, для человека лошадь?
– Очевидно, такой афоризм существует на всех языках цивилизованного мира, и для меня он бесспорен. Совсем недавно в одной передаче обсуждалась тема, суть которой сводилась к тому, заменят ли роботы домашних животных, и больше всего говорили о собаках. Было утверждение, что все-таки заменят. Хотя я полагаю, что нами еще далеко не целиком познан мир собак и возможностей общения и сотрудничества человека и собаки. Но мир лошади для человека во многом вообще терра инкогнита, на мой взгляд. Впервые широкому кругу россиян об этом рассказал известный журналист Александр Невзоров. Лошадь, пожалуй, может быть помощником. Но человек часто использует много насилия по отношению к ней, поэтому это определение не совсем корректно. Мне также не нравится, когда спортсмены говорят, что лошадь – это снаряд. Ведь она заслужила совсем иное отношение к себе со стороны человека.
