DR, рисунки Юлии Вешкельской
Юлия Эдуардовна Вешкельская считает свое увлечение графикой прямым продолжением своего увлечения собаками. Сложно сказать, чего больше в ее жизни – собак, рисунка или основной работы.
– И все же, чего в Вашей жизни больше?
– Можно было бы сказать, что графики, но это не совсем верно. Для меня рисунок – способ жизни, без которого существование становится невозможным. Однажды приятельница, с которой мы видимся не так часто и, как водится, делимся накопившимися новостями, заметила: «О дочке и не рассказываешь почти, все о собаках. Смотрю, ты всерьез ими увлеклась». Тогда меня это даже немного обидело. Однако возражения так и не сорвались с языка: как, ну как объяснить человеку, у которого никогда не было собак, что это члены нашей семьи? Они не просто живут в доме, они живут в моем сердце, и, конечно, большую часть своего времени я с удовольствием провожу с ними. Вот они, знакомьтесь. Рыжая стандартная такса Марк осенью встречает девятый день рождения. Немецкие доги: мраморная Лёля (летом отметили маленький юбилей – пять лет), и ее сын Груф, которому в марте исполнился год.
– Как и когда Вы начали рисовать? Где Вы учились?
– Вообще, рисовала я всегда, сколько себя помню. Некоторое время училась в художественной школе. Впрочем, скорее, посещала ее: в детстве интереснее общаться с друзьями, чем получать знания, пусть даже в несколько неформальной обстановке занятий. В художественную школу я перестала ходить, но никогда не прекращала рисовать. После школы собиралась поступать в академию художеств, но эти планы пришлись как раз на начало печально известных девяностых, и в семье решили по-другому. Возможно, к лучшему: мне всегда казалось, что когда появляется коммерческая заинтересованность, есть риск переступить невидимую грань между искусством и ремеслом. Впрочем, никогда не рассматривала свои творческие порывы в таком ключе: я просто с этим живу, этим дышу.
– Что Вам нравится рисовать больше всего? Вы никогда не хотели иллюстрировать книги?
– Трудно сказать, что мне нравится рисовать больше всего. Я практически никогда не продумываю будущую работу, ее сюжет или композицию. Исключением, пожалуй, можно назвать иллюстрации – тут, конечно, картинка и текст должны гармонировать и дополнять друг друга. Впервые несколько иллюстраций я нарисовала к сказкам Туве Янссон, и это был случайный опыт. Когда дочка была маленькой, она обожала эту книжку и просила перечитывать ее снова и снова. Одно ее всегда огорчало – в книге были лишь черно-белые картинки. Я решила исправить эту несправедливость, и дочка мне активно и с удовольствием помогала. «Мамочка, а какой у Муми-Тролля домик? А как Муми-Тролль поместился за диваном у камина?» Потом мы аккуратно вклеили получившиеся картинки в книжку. Спустя годы, по просьбе Андрея Селиверстова я написала текст к нескольким его фотографиям. Получилась сказка о приключениях маленького дожонка Ланса и его друзей. К сожалению, фотопроект не был завершен. Однако порадовать мою близкую подругу, владелицу малыша Ланса, очень хотелось, и сейчас работа над иллюстрациями близится к финалу.
– Кого из современных художников Вы считаете своим кумиром или учителем?
– Совсем не слежу за современными авторами: к сожалению, на это попросту не остается времени. Увлекаясь историей Древнего мира (вот, все-таки, оно – увлечение, да такое, что представься мне шанс прожить еще одну жизнь, я посвятила бы ее археологии), поневоле становишься немного архаичным. Люблю настоящие книги, от страниц которых исходит тонкий аромат бумаги и типографской краски. Могу бесконечно наслаждаться игрой света и цвета на полотнах великих художников Ренессанса, с восторгом погружаться в искрящиеся жизнью картины Огюста Ренуара, не устаю рассматривать работы Сальвадора Дали.
– Что для Вас главное в графике? Техника исполнения работы или сюжет?
– Поскольку я не профессиональный художник, мне сложно судить о качестве исполнения. Впрочем, то же относится и к сюжету. Думаю, первостепенное значение в любом произведении, будь то картина или музыка, или книга, имеет его искренность. Нечто, что остается как неуловимое послевкусие даже тогда, когда сюжет и автор погребены в архивах памяти.
– Юля, Вы, как любой творческий человек и художник, наблюдательны. На Ваш взгляд, изменилось ли отношение людей к собакам в современном мире? Как?
– На протяжении жизни одного человека сложно составить объективное мнение о динамике развития всего социума («аберрация близости», как называл это Л.Н. Гумилёв), поэтому мой взгляд исключительно субъективен. С каждым годом все заметнее полярность по отношению к животным в целом и к собакам в частности. Активность различных движений и организаций по защите прав животных, привела к попытке создать законодательную базу в нашей стране, что вселяет некоторую надежду. С другой стороны, не всегда методы таких организаций, да и самих активистов, оправданы. Их действия часто вызывают ответную негативную реакцию, крайнее проявление которой – догхантеры. Я не хочу быть предвзятой, но на мой сторонний взгляд рядового владельца происходит угасание интереса к служебному собаководству. Выставки все больше превращаются в фарс. На волне популяризации шоу собаководства создана огромная зооиндустрия, которая подпитывается массовым «производством» породистых собак, в большинстве своем бездумным и безответственным, в итоге губящим породы.
Тут немалая часть вины и обычных владельцев. Безответственность, невнимательное отношение к своим питомцам, пренебрежение элементарными правилами поведения в социуме, отсутствие желания заниматься со своей собакой. Далеко не все владельцы даже крупных собак обременяют себя их воспитанием, не говоря уже о декоративных породах. В результате – страх и неприязнь со стороны общества к владельцам. И ответная реакция на общество самих владельцев. Сегодня мы имеем в итоге два противоборствующих лагеря, у каждого из которых свои аргументы и свои резоны. Ситуацию изменить можно, и доказательство тому – отношение общества к животным в любой европейской стране. Мне очень хочется верить в то, что взросление нашего социума возможно, и что мы сохранили способность изменить взгляды людей на братьев наших меньших.
– Ваши работы очень тонкие, не простые работы. Я бы даже сказала, символичные. Их нужно рассматривать, а не смотреть. Вы создаете их под настроение или садитесь рисовать без конкретной цели, и идея приходит по ходу работы?
– Как правило, я рисую то, что острее всего чувствую. То есть действительно под настроение. Потребность рисовать есть всегда, не всегда есть время, поэтому у меня множество набросков на вырванных из рабочего блокнота листах, в тетрадях с записями различных семинаров, изредка даже на салфетках из кафе. Иногда я использую эти эскизы для работы, иногда они так и остаются невостребованными. Идеи – нечто неосязаемое, как тихий шелест листьев за спиной в осеннем лесу, они повсюду.
– Например? Из тех идей, что помните наиболее ярко.
– Некоторое время я работала в центре города. На Невском толпы людей, бесконечный поток машин в любое время суток. Величественные здания, словно парадные мундиры фельдмаршалов разных эпох, а пройдешь через арку – и попадаешь в типично питерский дворик-колодец. Здесь другой мир: сквозь приоткрытое окно раздаются в тишине неуверенные аккорды разучиваемой сонаты, шутливо переругиваются на водосточных трубах воробьи, кошка привела своих котят к заботливо поставленной кем-то миске. В арке одного из таких двориков было крошечное кафе. Иногда туда забредали случайные прохожие и туристы, но чаще пили кофе завсегдатаи. Две девушки, работавшие поблизости в юридической конторе. Служащий банка, сербский архитектор, бог знает, сколько лет назад приехавший в наш город, да так и оставшийся здесь. Инженер, занимавшийся реставрацией Зимнего дворца, да трое активистов какой-то новообразованной партии. Собираясь в том или ином составе, мы пили кофе и часами могли обсуждать самые разные темы. Время, замершее в самом сердце шумной суеты огромного города, и множество набросков за неспешными разговорами. Итогом стала картина «Кофе»: девушка в деловом костюме с кофейной чашкой, сидящая за столиком в центре осеннего леса.
– У меня создалось впечатление, что Вы рисуете эмоции и мысли. Какие эмоции вызывают у Вас собаки?
– Да, думаю, именно так и получается – скорее, рисую эмоции и мысли. То, что нельзя потрогать, а лишь ощутить кончиками пальцев; не увидеть, но поймать намек на движение краешком глаза.
Бесконечно люблю своих собак. Наверное, поэтому они появляются в моих работах чаще всего. Что такое собаки в семье? Это их трогательная нежность и безрассудная преданность; искренний смех от их проделок и улыбка при мыслях о них, когда их не видишь; это ежедневное стремление поскорее вернуться домой с работы и ожидание радостной встречи; запах хвои от теплой шерсти и прикосновение влажного носа к щеке. Но это еще и тревога за них, готовность отдать им свое время, силы и сердце. И горечь понимания того, насколько короток их век в сравнении с нашим. Рождая в душе такой эмоциональный отклик, собака является неиссякаемым источником вдохновения.
– Вы бываете ими недовольны?
– Страх потерять своих собак, забота об их здоровье, невозможность смириться с коротким сроком их жизни – да, но не недовольство. Это чувство мне незнакомо – как по отношению к людям, так и к собакам. Наверное, потому что ничего не жду от них, а принимаю такими, какие они есть.
– Расскажите о Вашем доге. Об этой породе. Что для Вас главное в ней?
– У меня их двое: мама и сын. Габаритная, но трепетная и спокойная Лёлечка, задумчивая и нежная. И полная ее противоположность Груф – грациозный темпераментный брюнет, душа компании, любопытный и любознательный, изумленно взирающий на мир широко распахнутыми оранжево-желтыми глазами. Оба невероятно ласковы к членам семьи и друзьям. Вообще, несмотря на то, что люблю всех собак (не имеет значения ни порода, ни ее отсутствие), немецкие доги с появлением в моем доме Вольфа, первого дога, совершенно покорили мое сердце именно своей ориентированностью на человека. И, конечно, интеллектом. От договладельцев часто можно услышать такую фразу: «Дог – это еще не человек, но уже и не собака». Это действительно так. У догов, в отличие от других пород, нет каких-либо породных черт. Удивительно, но каждый из них – уникальная личность. Есть и обратная сторона: тем острее ранит их уход из нашей жизни (но не из нашего сердца). Даже пройдя через это, потеряв вместе с Вольфом значительную часть своей души, я вижу в будущем рядом с собой только дога.
– Если бы Ваш дог был человеком, на какую известную личность он был бы похож?
– Интересный вопрос, не приходилось об этом задумываться. Груф еще маленький, каким он станет, когда совершенно сформируется его характер, сказать сложно. Лёлечка – скорее, собирательный образ чеховской барышни.
– У Вас незаурядный литературный талант, в котором уже смогли убедиться наши читатели. Вы не собираетесь издавать книгу своих рассказов с собственными рисунками?
– Не исключаю такую возможность. Пока что это гипотетическая вероятность, не более.
– Что Вы думаете насчет современного издания книг? Велика ли вероятность писателю или художнику стать замеченным в огромном потоке современной литературы? Что нужно, чтобы тебя заметили? К примеру, если Вы решите издать книгу, какие шаги Вы будете предпринимать?
– Мы живем в реальности, где с развитием технологий информационный поток нарастает с каждым мгновением, и действительно очень сложно выделить что-то или кого-то в накрывающем нас шторме. К тому же, как мне кажется, из-за объема информации современный человек несколько пресытился разнообразием. Недостаточно чего-то просто красивого, доброго, светлого. Судя по популярности некоторых направлений в искусстве, появилась потребность в каком-то извращенном восприятии мира.
Как мне кажется, для того, чтобы тебя заметили, нужно быть немного авантюристом (в хорошем смысле слова), обладать коммерческой жилкой и запасом терпения и упорства. Кроме того, следовать в фарватере мейнстрима и не стесняться рекламировать себя. То есть быть в некоторой степени деловым человеком, не только художником или писателем. К сожалению, у меня нет этих качеств.
Ну и, конечно, Его Величество Случай. В принципе, в моей жизни случай (или судьба? но это несколько пафосное определение) всегда играл значительную роль. По воле случая мы взяли немецкого дога Вольфа, когда изначально речь шла о китайской хохлатой собаке. Благодаря этому в нашей жизни появились новые, уже ставшие близкими, друзья, мы познакомились с Андреем Селиверстовым. Совершенно случайно мои тексты к первой книге Андрея «Маленькие дети и их большие собаки» понравились читателям, и я написала рассказы к двум последующим. Книгу выпустило американское издательство на английском языке, и она приобрела популярность; теперь ждем переиздания на немецком и финском языках. Ни одно из отечественных издательств этими проектами не заинтересовалось. Поэтому не уверена, что сказка про Ланса и «Груфкины сказки» увидят свет.
– Собаки и дети в творчестве всегда были беспроигрышной темой и, конечно, самой популярной. Сейчас, наверное, уже трудно удивить зрителя и читателя, так как большинство сюжетов многократно копируются. И здесь может прийти на помощь вдохновение, свежая идея или нестандартный взгляд на мир. Этого ищут многие художники и с каждым годом найти что-то оригинальное все труднее. Вы же, как мне кажется, просто изображаете Ваши ощущения от этого мира, и это дает Вам преимущества. Ведь так?
– Да, Вы абсолютно правы. Мои работы – это лишь эмоциональная интерпретация мира, мое мироощущение. Всегда очень радуюсь, если мои рисунки кому-то нравятся, с удовольствием дарю их. Никогда не рисую, что называется, на заказ. Был неудачный опыт, получилась очень продуманная, но совершенно бездушная картинка, за которую мне до сих пор стыдно. Теперь доверяюсь только вдохновению. Возможно, в какой-то мере и в этом преимущество: нет привязки к требованиям и ожиданиям заказчика, и то, что делается – делается из глубины сердца.
– С чем Вы не согласны в современном искусстве и что Вам нравится?
– Меня огорчает, что современное искусство имеет под собой настолько прочную коммерческую основу, что трудно, а порой и вовсе невозможно отделить собственно искусство от способа зарабатывать деньги. С другой стороны, это стимулирует тот самый поиск оригинальных идей, о котором Вы говорили. В конечном итоге отблеск этого разнообразия и популяризации искусства незаметно меняет быт человека: мы стараемся украсить свои дома, чтобы те приобрели индивидуальность, делаем аэрографии на своих машинах, чтобы они отличались от тысяч таких же, даже для своих собак ищем красивые необычные аксессуары. Еще в современном искусстве мне нравится отсутствие границ, как в буквальном смысле – территориальных, так и в переносном. Нет четких нерушимых канонов, и возможности самореализации художников сегодня поистине безграничны.
– Вы бы рискнули заняться собаками всерьез? Стать заводчиком, к примеру?
– Никогда не смогла бы стать заводчиком. Для этого нужно быть самоотверженным фанатом породы, в достаточной степени жестким человеком и грамотным селекционером, ставящим результат превыше всего. Для меня же первостепенное значение имеют мои конкретные собаки, Лёля и Груф, таксик Марк. К тому же, единственный раз у меня в доме были щенки (детки Лёлечки, Груф и его шестеро сестер и братьев), и этого оказалось достаточно, чтобы прочувствовать в полной мере, какой это тяжелый труд – быть заводчиком. А если добавить к этому постоянное переживание за судьбу каждого дожонка, то станет понятно, что повторить такое я вряд ли когда-нибудь решусь.
– Ваша самая заветная мечта?
– Наверное, моя самая заветная мечта – чтобы люди стали Людьми по отношению к жизни во всех ее проявлениях, будь то собрат-человек, собака, птица или березовая роща за домом. Я мечтаю, что если не наши внуки, то хотя бы внуки наших правнуков будут жить в таком обществе, где гуманизм – не просто красивое слово. Это слишком глобальная и, скорее всего, неосуществимая мечта, но ведь на то она и мечта…
